Организм 2.0 - Страница 8

И почему мы отчаялись, автор этих строк может утверждать наверняка: последний радиообмен с Финской и Петрозаводской общиной состоялся два года назад. С тех пор радиостанция не смогла поймать больше ничего, кроме треска белого шума эфира. Наверное, мы последние живые девять тысяч человек на тысячи километров вокруг. А возможно, мы последние живые на всей Земле. Последние девять тысяч триста двадцать три человека, окруженные миллионами носителей токсоплазмоза…

Конец первой части.

Протяжно выдохнув, Долин засунул ручку в нагрудный карман легкой полу–военной куртки, закрыл тетрадку, почесал покрытую недельной щетиной щеку и чуть сдвинул вверх натянутую по самые брови шапочку. Встав со складного стульчика, стоявшего на вершине открытой, без крыши, сторожевой вышки, расположенной на скалистом берегу острова, он оперся о перила и вгляделся в бесконечную гладь серых вод Ладожского озера.

Дежурить он любил. Занятие это пусть и бесполезное – до ближайшего берега двадцать два километра, и протисты вряд ли пожалуют в гости, – зато можно остаться наедине с самим собой. В поселке же Акимов обязательно найдет, чем занять свободную пару рук. Да и взгляды поселян… они раздражают. Все смотрят одновременно и как на чумного, и как на кого‑нибудь мессию. То шарахаются прочь, то подбегают и, заискивающе заглядывая в глаза, просят о чем‑нибудь. Найдешь то? Найдешь сё? Угу, как будто это так просто… А когда отвечаешь на все просьбы твердым «нет», заискивающие взгляды вмиг превращаются в подозрительные, завистливые и злобные.

Хотя Долин прекрасно понимал этих людей и знал, какие мысли скрываются за их взглядами.

По второму закону поселения за воровство всегда полагались расстрел или изгнание с острова. В случае, если приговоренный выбирал изгнание, два бойца с оружием сажали его в лодку, отвозили к ближайшему берегу и выпихивали в воду. А ближайший берег – это поселение городского типа Сортавала, где обитает немало протистов. Вернуться обратно на остров приговоренный мог лишь в случае, если ему удастся принести что‑нибудь ценное для общины.

До начала декабря первой зимы, когда воды озера еще не сковал лед, лодка отправлялась к Сортавале тридцать пять раз. На берег осмелились выйти всего десять человек. Остальные решили вернуться на Валаам и быть пущенными на корм свиньям – в мертвом, естественно, виде.

Девять первых смельчаков, отправившихся в Сортавалу, так и не вернулись. Зато это получилось у десятого – Алексея Долина. При этом он принес консервы, батарейки и медикаменты. Солдаты в лодке, обязанные два часа дожидаться возвращения приговоренного, чуть не слегли с инфарктом, когда с берега какой‑то протист (а другого и быть не могло) помигал им фонариком. Пришлось потратить немало времени и нервов, чтобы убедить их подплыть поближе к суше.

С тех пор еще несколько десятков человек пытались совершить рейд в Сортавалу. И по собственной воле, и будучи приговоренными. Однако через месяцы провальных попыток стало ясно, что уйти на сушу и вернуться живым способен лишь Долин. И сколько бы Алексей ни объяснял, как избежать внимания мертвецов, все вышедшие на берег неизменно пополняли ряды врага.

Вот и начали ходить слухи, что Долин чуть ли не мертвец, потому его не трогают. Дескать, чуют своего.

Но Долина нисколько не расстраивало, что его избегают. Сам он никогда не стремился быть в центре внимания. Он всегда был необщительным и угрюмым. На его лице редко появлялись эмоции, он никогда не шел первым на контакт, и люди обычно отвечали ему взаимностью.

Иногда он мрачно усмехался, находя сложившуюся ситуацию крайне забавной. До пандемии его не замечали и избегали живые люди, а после начала конца света оказалось, что он не особо интересен даже мертвецам.

Правда, в новой жизни его способность быть незаметным сослужила ему добрую службу. Он стал вторым, негласным лидером общины, к его мнению прислушивались, оно имело немалый все. Но самое главное, он никогда не голодал – у него имелась пара–тройка схронов с калорийной пайкой.

Однако же Долин отдавал себе отчет, на какой именно идет риск, отправляясь в Сортавалу. Он не был наделен мистической силой растворяться в среде протистов, все было намного прозаичней. Будучи замкнутым и угрюмым молодым человеком, лишенным радости общения, он стал предельно рассудительным и наблюдательным. Именно его способность наблюдать и подмечать незначительные, на первый взгляд, детали и быстро анализировать ситуацию позволила ему вырваться из охваченного паникой Петербурга и вести довольно легкую по меркам общины жизнь. Впрочем, за возможность жить в тепле и комфорте он честно расплачивался тем, что несколько раз в месяц всерьез рисковал быть разорванным на части толпой мертвецов.

Более того, за тепло и достаток еды в новом мире он давно заплатил и намного более жуткую цену – жизнь своей младшей сестры. В тот самый миг, когда мертвец убил ее, в Долине что‑то сломалось. С тех пор он больше никогда не чувствовал страха. Ни малейшего, даже на уровне подсознания. Инстинкт самосохранения будто бы покинул его – он мог стоять от мертвеца на расстоянии вытянутой руки, а его сердце продолжало бы биться медленно и ровно. Он физически не мог выделять феромоны страха – важную составляющую сигнальной системы протистов, оповещающей их, что рядом есть добыча. Дальше, чтобы не быть замеченным, оставалось лишь не шуметь. Но даже несмотря на особенность своего организма, развитый интеллект и знания о природе врага, Долину часто приходилось отбиваться или спасаться бегством – мертвецы намного превосходили человека в силе и выносливости и обладали просто невероятным чутьем. Иногда выручало лишь то, что они были не намного умней куриц. Перехитрить и отвлечь их было проще простого.