— А когда оно наступит – подходящее время? – погрустнев, спросила Кнопа.
— Скорее всего, никогда.
— Леш, я нормальная девушка. Я не могу вечно ждать, когда ты наконец обратишь на меня внимание. – Решив сменить тактику, Кнопа коснулась ладонью щеки Долина, но тот, хоть ему и было приятно, резко отдернул голову. Вздрогнув, Кнопа уронила руку на колено. – Ну почему ты так со мной?
— Не расстраивайся, – кинул Долин. – Я так со всеми.
— Не ври. Ты всегда относился ко мне лучше, чем ко всем в общине.
— Тебе так кажется.
— Тогда почему ты меня спас?
— Потому что дурак.
— Согласна, – невольно улыбнувшись, буркнула Кнопа.
— Твою ж маму… – раздался неподалеку недовольный голос Акимова, и спустя секунду над краем крыши появилась его голова. Заметив девушку, он крикнул: – Кнопа, дуй к Платонову. У него есть для тебя работа.
Кивнув, девушка поднялась и потопала к краю крыши, всем своим видом выражая возмущение и недовольство прерванным разговором.
Забравшись, Акимов, отряхиваясь, подошел к Долину и уселся рядом.
— Вот что у тебя за привычка, вечно забираться куда повыше? Спросишь, где Долин, – да вон он, на вышке, крыше или дереве.
— На высоте безопасней, – пряча книгу в рюкзак, пояснил Долин.
— Ты просто параноик. На острове‑то чего бояться?
— Как вчера оказалось, есть чего.
— Ну, могу тебя обрадовать. Больше мертвяков не нашли.
— Я ж тебе говорил, – ухмыльнулся Долин.
Кинув взгляд на топающую по улице Кнопу, Акимов поинтересовался:
— Опять строишь из себя недотрогу? Зачем ты так с ней?
— Да вы достали!
— Но она прикольная девчонка. И на самом деле любит тебя.
— Да все я понимаю, – кинул Долин. – Она мне тоже нравится. Просто… просто я не хочу, чтобы она стала обузой.
Акимов повел бровью.
— Кнопа? Обузой?
— Я о другом, – поморщился Долин. Вздохнув, видя непонимание на лице собеседника, он решил объясниться: – Понимаешь, Игорь, люди – стадные животные и нам не обойтись без общества себе подобных. Социум дает чувство защиты и комфорта, но он требует, чтобы ты защищал его и жертвовал ради него своими личными интересами. Прямо здесь и сейчас это значит, что я, чтобы жить, как мне нравится, должен ходить в Сортавалу и делиться с вами добычей. Хотя мне этого не очень‑то хочется. Просто это моя плата общине за право оставаться здесь, это наш договор. Это моя единственная жертва, и жертвовать большим я не согласен. Но с другой стороны, жизнь в социуме имеет несколько недостатков. Давая человеку ложные чувства комфорта и защиты, социум развращает его, ослабляет его. Человек думает: какой смысл работать над собой и учиться заботиться о себе, если можно положиться на других? Зачем думать о здоровье, если есть врачи? Зачем учиться защищать себя, если есть полиция и военные? Зачем вообще нужно думать, если за тебя могут все обдумать и решить другие? До пандемии такой образ мыслей был нормой и такая модель общества работала. Сейчас нет.
— Ну ты и загнул, – с наигранным восхищением протянул Акимов. – Только причем здесь Кнопа?
— При том, что отношение мужчина–женщина, семья – это мельчайшая и базовая ячейка любого социума. Пока ты сам по себе – ты можешь жить как тебе нравится и можешь в любой момент выйти из социума. Таких людей называют маргиналами. Когда ты заводишь себе пару и начинаешь задумываться о семье, карьере, покупке каких‑нибудь вещей, об улучшении жилищных условиях – все, ты попал. Ты уже стал полноценной частью общества, хотя сам можешь считать иначе и не замечать этого. Ты уже вносишь свой вклад в развитие общества и должен защищать его. Вольно–невольно ты встраиваешься в социум. Но не существует односторонних отношений, и в ответ социум начинает проникать в тебя, он заставляет тебя жить по его законам и правилам. Меняется даже твой образ мыслей – ты начинаешь думать так же, как окружающие тебя люди, в той или иной мере ты начинаешь разделять их жизненные ценности и страхи. Ты становишься как все. Но как я уже говорил, социум развращает и ослабляет тебя. А в нашем мире быть слабым – значит, быть мертвым. – Наведя на собеседника указательный палец, Долин четко и раздельно произнес: – Моя единственная цель – выжить и истребить всех протистов. Ничто – ни друг, ни любимая, ни переживания за общество – не должны отвлекать меня от моей цели. Всякие чувства, эмоции, социальные взаимоотношения – сделают меня слабым. Когда протист загонит меня в ловушку и у меня не будет оружия, я не должен буду отвлекаться на мысли, как там проживут без меня друзья, девушка, что станет с общиной. Все, о чем я должен и буду думать, – это как голыми руками оторвать мертвецу голову И я ее ему оторву.
Акимов с опаской покосился на друга.
— Да ты полный псих, – заметил глава. Выдержав паузу, спросил: – Скажи, хотя бы меня ты считаешь другом?
— С какой радости? – мстительно ухмыльнулся Долин. – Или уже забыл, как приговорил меня к ссылке с острова?
Вздрогнув, Акимов пробурчал:
— Ты сам виноват, Леша. Правила для всех одни.
— Ты же знал, что я ничего не крал.
— Конечно, я знал, что ты взял на себя вину Кнопы! – всплеснул руками Акимов. – Что мне оставалось делать, когда ты явился на суд и признался в воровстве? Что, я должен был сделать для тебя исключение и простить? Да я чуть со стула не рухнул, когда ты вылез из‑за толпы и заявил, что это ты спер те гребаные три банки тушенки. Ладно бы вы с Катькой были парочкой, так оказалось, что вы едва знакомы. – Взгляд Акимова стал ироничным. – А теперь еще удивляешься, чего это она привязалась к тебе. Представляю, что творится у нее в голове. В последний момент является благородный герой, с риском для своей жизни спасает ее, а потом, когда дама хочет отплатить благородному героя, он говорит «фи» и отшивает ее. Ха!.. Поговорил бы ты с Кнопой, объяснил ей все.